Край обетованный. Страница 2

Но сколько я ни задумывался над этими вопросами, ответа на них найти не мог. Поэтому для начала решил попробовать взять интервью у нескольких человек, а потом все обдумать еще раз. Впрочем, сказать по правде, такую же авантюрную тактику я применял и когда беседовал с пострадавшими от «Аум Синрикё».

Поиск членов (или бывших членов) «Аум Синрикё», которые изъявили бы желание ответить на мои вопросы, шел по линии редакции журнала «Бунгэй сюндзю». Интервью в принципе проходили в том же стиле, что использовался мной в «Подземке». Я старался разговорить человека, добиться, чтобы беседа шла как можно дольше. В ответ на мои вопросы интервьюируемый говорил только то, что хотел. Разговор обычно продолжался три-четыре часа.

Записанное на пленку интервью я переносил на бумагу и отдавал на сверку. Чтобы сохранить своеобразие и естественность речи, я старался вносить в интервью как можно меньше правки, но все-таки корректировал те места, где были какие-то неточности, или менял выражения, которые могли быть неверно истолкованы. Вычеркивал, если говорили: «Что-то здесь плоховато получилось», добавлял, когда слышал: «Это важно. Просто я забыл об этом сказать». И только получив согласие («Теперь все в порядке»), сдавал текст в набор. Я предпочитал, чтобы интервьюируемые по возможности выступали под настоящими именами, хотя псевдонимы тоже принимались, если возникало такое желание. Вымышленное имя или настоящее – в тексте это не указывалось. Все это я подробно объяснял людям, когда предлагал им дать интервью.

Обычно я не проверял достоверность того, что мне рассказывали. Исключение составляли случаи, когда рассказы вступали в очевидное противоречие с известными фактами. Может, такой подход и вызовет возражения, но такова моя работа – выслушать людей и изложить сказанное в как можно более доступной форме. Пусть в книге встречаются кое-какие несоответствия (хотя память – вещь неустойчивая, и теоретически это всего лишь индивидуальная трактовка событий), но «коллективная история», родившаяся из рассказов отдельных людей, очень правдива и достоверна. В ней есть то, что мы, писатели, остро переживаем изо дня в день. Вот что я имею в виду, считая, что это была работа для писателя.

Впрочем, не следует думать, что рассказы пострадавших от атаки «Аум Синрикё», включенные в «Подземку», и беседы с людьми, связанными с сектой, совершенно одинаковы по содержанию и форме. Самое большое различие между ними в том, что в интервью со второй группой я нередко вставлял собственные мысли, иногда высказывал сомнения, вступал в полемику. Если в «Подземке» я старался по мере возможности оставаться в тени, чтобы максимально избавить текст от своего присутствия, то на этот раз – по сравнению с прошлой книгой – у меня было намерение занять чуть более активную позицию. Я посчитал это необходимым, хотя слишком выставлять себя не хотел. Дело в том, что подчас люди, с которыми мне довелось разговаривать, пускались в догматические рассуждения. Оставлять их в таком виде – значило нарушить баланс беседы и было бы явной несуразицей. В этом состоит главное отличие от интервью с пострадавшими.

Хочу сделать одну оговорку. Я не специалист в вопросах религии и не социолог. И отнюдь не считаю себя хорошо осведомленным в этих делах. Я простой, не очень образованный писатель (то, что это не показная скромность, уже могут подтвердить многие). Мои познания в религии можно сравнить с едва отросшим ежиком волос на обритой голове. Поэтому я понимал, что у меня, скорее всего, мало шансов на победу, если я ввяжусь в поединок в тесных рамках ученого диспута со стойкими оппонентами, знающими религию не на словах. Скажу честно: у меня были такие опасения, когда я приступал к сбору материала о людях из «Аум Синрикё». И все же я решил: будь что будет. Если что-то будет непонятно, так и скажу. Если подумаю, что какие-то рассуждения слишком мудрены, буду говорить: «Тут есть определенная логика, но обычным людям в ней не разобраться». Ничего другого не оставалось. Так я и делал. Говорю это не для того, чтобы оправдаться или показать себя. Чем легковесно жонглировать специальными терминами и поддакивать: «Вот-вот. Вы правы», я предпочитал углубляться в предмет разговора, начиная с самых элементарных, основных вещей и останавливая собеседника, чтобы потребовать пояснений. Мне казалось, что так беседа получится более завершенной.

Кроме того, обмениваясь с собеседниками взглядами на самые обыкновенные вещи, мы стали достаточно хорошо понимать, что хотим сказать друг другу, и в целом я уяснил для себя их образ мыслей (согласен я с ним или нет – совершенно другой вопрос). По крайней мере, для подобных интервью этого вполне достаточно. Детальный анализ психологии собеседника, замечания по поводу моральной и логической обоснованности его позиции не являются непосредственной целью моей работы. Более подробным изучением религиозных вопросов, определением их социального значения пусть занимаются специалисты. С этим все ясно. Я же пытаюсь представить здесь другое – образ этих людей с позиции человека, который общался с ними лицом к лицу.

В то же время, беседуя с этими людьми с глазу на глаз, нельзя было не ощутить совершенно очевидного сходства между писательским трудом и их религиозными порывами. В самом деле, здесь чрезвычайно много общего. В этом нет никаких сомнений. Хотя, наверное, нельзя утверждать, что эти две сферы имеют одни и те же корни. Ведь кроме общего у них есть и решающие отличия. В процессе разговора эти люди вызывали у меня личный интерес, а подчас – и что-то вроде раздражения.

Как бы то ни было, возникает ощущение, что, возможно, именно в силу наличия у меня такой точки зрения я – человек, не имеющий специальных знаний о религии, – мог в зависимости от обстоятельств либо охотно соглашаться с тем, что мне говорят, либо категорически отвергать. Возьму на себя смелость добавить, что в конечном итоге в этих интервью далеко не последнюю роль сыграло то, что принято называть здравым смыслом.

Если говорить о моих личных впечатлениях, то, как человека, год проработавшего над «Подземкой», меня до сих пор глубоко возмущают действия членов секты «Аум Синрикё», распылившими газ в токийском метро (я имею в виду непосредственных исполнителей и тех, кто в той или иной форме замешан в этой акции). Я своими глазами видел пострадавших от зариновой атаки – они продолжают мучаться и сейчас, – я был свидетелем бесконечных страданий тех, кто навеки потерял любимых людей. Забыть это невозможно, и такое преступление не может быть оправдано никакими побуждениями и обстоятельствами.

Но в целом, что касается степени причастности – реальной, морально-духовной или структурной – секты «Аум Синрикё» к этому инциденту, споры будут идти и дальше, и справедливое суждение на сей счет пусть выносит читатель. Я брал эти интервью не для того, чтобы заклеймить членов секты – настоящих и бывших – и не для того, чтобы как-то переоценить их в новом свете. Хотелось бы, чтобы это было понятно с самого начала. Я предлагаю читателю то же, что стремился передать в «Подземке», – живой, «из плоти и крови», материал, необходимый для того, чтобы представить не какую-то одну точку зрения, а взгляды сразу многих людей.

После выхода «Подземки» и после того, как «Бунгэй сюндзю» закончил публиковать ее продолжение, у меня состоялись две продолжительные беседы с профессором Хаяо Каваи. Своего рода диалог, хотя я главным образом задавал вопросы, а господин Каваи на них отвечал. После долгой работы над «Подземкой» и ее продолжением многое оставалось неясным и никак не хотело обретать форму. Эти беседы дали мне четкие (и в то же время наводящие на серьезные размышления) ответы с точки зрения психолога, позволили разобраться, что к чему. Я не могу представить на месте господина Каваи другого человека, способного развеять мои сомнения.

Конечно, мне как писателю в дальнейшем литературном процессе надо будет тщательно изучить и разобраться со всем, что оставила во мне эта работа. На это уйдет еще много времени. Не думаю, что все сразу легко уляжется по своим полочкам. И сейчас я очень благодарен господину Каваи за подсказки, как подвести под этим психологическую черту.